Она отправила подругу Таню в Израиль, вышла замуж за человека с еврейской фамилией и получала в синагоге мацу
Трудно себе представить, но однажды народной артистке России Валентине Илларионовне Талызиной с ее чисто славянской внешностью предложили сыграть еврейскую женщину. «Ну, какая из меня еврейка?» — изумилась актриса и…
Начала готовиться к роли. Еврейская тема мощно вошла в ее жизнь еще в детском возрасте и не оставляет до сих пор.
Валентина Талызина о том, как отправила Лию Ахеджакову в Израиль, почему дала дочери свою фамилию и для чего ходила в синагогу.
— Одна актриса, которую я в продолжении картины «Иронии судьбы» отправила в Израиль, очень на это обиделась. Когда она отказалась сниматься, я спросила продюсеров: «Что вы решили с Таней?» — «Таня ушла в магазин!» — «Ребята, это обманка. Так нельзя со зрителем. Если она ушла в магазин, значит, должна оттуда вернуться». — «А что вы предлагаете?» — «Ну, умерла или уехала». — «Нет, не умерла, у нас лирическая комедия. Значит, уехала! Но куда?» — «А куда маленькая, черненькая может уехать? На свою историческую родину». Когда она узнала про отъезд в Израиль, сказала, что все сволочи, а меня, как мне передали, будто бы назвала антисемиткой.
— Вас это задело?
— Да! Евреи всегда присутствовали в моей жизни. Я помню, мне было 5 лет. Перед войной папка окончил Промышленную академию в Москве, его направили в Барановичи, а мы с мамой жили в Омске. Он вызвал нас к себе. Город Барановичи был из присоединенных в 1939 году земель. Мы с мамой приехали, поселились у поляков, и я стала ходить в детский сад. Мама работала в ОРСе счетоводом, а папа — начальником. Красивый мужчина, он любил женщин, и они часто отвечали ему взаимностью. Он был на 10 лет старше мамы, но нашел себе в Барановичах женщину на 15 лет моложе, польку по национальности, а в папиных жилах тоже текла польская кровь. Его мама из ссыльных поляков. Моего прадеда не расстреляли, а сослали в Семипалатинск. Его фамилия была Галицкий.
В Барановичах произошел такой случай. Я вышла из дома погулять. А в Западной Белоруссии не было никаких заборов, поэтому я забрела на соседний участок и подошла к крыльцу дома. Открылась дверь: «Девочка, ты к нам в гости пришла? Заходи!» Я поднялась по ступенькам, разделась. Меня угостили плюшкой. Принялись расспрашивать, где я живу, что умею делать. Я рассказала, что хожу в детский сад, где танцую, пою и читаю стихи и тут же продемонстрировала свои таланты. Меня осыпали комплиментами: «Какая хорошая девочка! Нам очень понравился твой концерт», и проводили домой. Мама принялась расспрашивать: «Где ты была?» И поляки закричали: «Она была у евреев!» Вернулся папа. Мама ему сказала, где я побывала. Папка рассвирепел: «Ах, ты ходишь по чужим дворам? Иди в угол! Будешь стоять до тех пор, пока не попросишь прощения!» И я стояла час, другой, пока не разревелась, но прощения у отца не просила. Так я защищала своих первых зрителей!
— Вы и замуж вышли за человека с еврейской кровью — художника Леонида Непомнящего. Как вы познакомились?
— Театр Моссовета дал мне место в общежитии в полуподвале бывших каретных рядов. И как-то пришел Андрей Вейцлер с Сашей Мишариным и красивым парнем невысокого роста. Это был Леня Непомнящий, художник, студент Суриковского института. В первый же день он сделал мне предложение. Особым вниманием мужчин я не была избалована, а Леня приходил каждый день. А у меня была подруга Инна Гольдберг. Она сразу взяла надо мной шефство, я подчинялась абсолютно, потому что считала, что она умней меня. Вдруг она приходит, видит Леню и спрашивает: «Зачем тебе этот еврейчик?» — «Еврейчик? — переспросила я. — Да, еврейчик!» Я никогда не спрашивала Леню, какой он национальности. Его мама, Фаина Васильевна, была дочерью священника, пела в Большом театре, а папа, Михаил Натанович Непомнящий, окончил знаменитую школу Столярского в Одессе, учился вместе с Ойстрахом и был первой скрипкой Большого, а бабушку Лени звали Циля. Национальность Лени не имела для меня никакого значения, мешало другое — мой жених выпивал. Он пил каждый день напропалую со своими друзьями-художниками, и меня это, конечно, коробило. Леня клятвенно обещал, что бросит пить, как только мы поженимся, но слово, конечно, не сдержал. Он ухаживал за мной три года. Мы прожили вместе 12 лет. Я долго не могла родить, и он сказал: «Масик, если у нас не будет детей, давай заведем собачку!» — «Ну уж нет!» — подумала я. И вскоре забеременела.
— И родилась Ксюша!
— Леня нас не встречал в роддоме. Когда я с гордостью дома развернула пеленки, он сказал: «Обезьянка какая-то!» — чем очень меня обидел. Прошло время, и я захотела родить еще одного ребенка. Реакцию Лени долго не могла забыть: «Если не испортишь породу, тогда давай!» А потом он встретил Таню. Маленькие мужчины любят высоких женщин, Таня была на голову выше. Леня ушел к ней, но на Ксюшу платил хорошие алименты без всяких судов.
— После развода вы дали ей свою фамилию…
— Были причины. У Ксюши оказался абсолютный слух, она хорошо играла на пианино. С пяти лет мы готовили Ксюшу к поступлению в Центральную музыкальную школу. Я купила пианино «Блютнер», наняла педагога. Но экзамен Ксюша провалила. И педагог, которая с ней занималась, мне объяснила причину: «Это из-за ее еврейской фамилии!» И когда Леня объявил, что он уходит к Тане, мне надо было ему как-то отомстить, и я сказала: «Хорошо, но только на твою еврейскую фамилию работать не буду!» Ему было все равно. И Ксения стала Талызиной.
— После вашего развода много воды утекло. Общаетесь с бывшим мужем?
— Я не держу на него зла и давно простила. В прошлом году он приезжал ко мне встречать Новый год. Сейчас Леня болеет.
— Внешне Ксения похожа на своего отца. У нее очень яркая внешность!
— Да, она всегда была очень красивая. Я смотрела и думала: неужели я родила такое чудо? Таня Бестаева мне сказала: «Валя, она все хорошее взяла у тебя и у Леньки!» У Ксюши в школе с химией были нелады, педагог мне говорил: «Пусть хоть на тройку ответит!» Я кричала Ксюше: «Ладно, русских мозгов у тебя нет, но еврейские-то есть!» Все мои подруги еврейского происхождения были умней меня, и я всегда к ним прислушивалась. Я очень подружилась с Нелли Лев. Она работала на «Ленфильме». Нелли — художник по костюмам. Нелли увлекалась йогой и правильным питанием. Потом она уехала в Израиль. Она мне писала: «Валя, я учусь быть еврейкой!» Она приходила на спектакль Виктюка «Бабочки… бабочки…», который мы привозили в Израиль. На прощание Нелли принесла мне «Двенадцать псалмов Давида» и сказала: «Читай, когда тебе будет плохо!»
— Среди ваших еврейских подруг были актрисы?
— Ко мне очень хорошо относилась неистовая Сара Брегман, она говорила: «Мы обязательно с вами будем репетировать и петь «Кирпичики», романс из тридцатых годов». Она почему-то верила, что у меня и спеть получится! Когда я пришла в Театр имени Моссовета, подружилась с Галей Дятловской, которую вспоминаю с большим теплом. Лучшей подруги у меня не было. Она не играла главных ролей, но любила театр беззаветно. Однажды ее перевели в помощники режиссера. Потом она сама сочинила моноспектакль и показала его Завадскому. Он плакал и вернул Галю в артистки. Когда я забеременела, у меня был жуткий токсикоз. Мы с Галей поехали на море. Я ела, а потом опрометью выбегала из столовой, и меня выворачивало наизнанку. А Галя бежала за мной с творогом и говорила: «Ешь! Это у нас останется! И пиявка будет сытая!» Пиявкой она называла Ксюшу. Если меня спрашивали: «Валя, кого ты хочешь: мальчика или девочку?» — я отвечала: «Мне все равно, а Галя хочет мальчика!» После смерти мамы я долго не могла прийти в себя. Звонила Гале, и она говорила: «Валя, если тебе плохо, приходи сейчас же и сиди здесь!»
— А в кино?
— Помню Нину Скуйбину. Она десять лет была любовью Эльдара Рязанова и десять лет его женой. Худенькая, глаза, как сливы! Она меня очень любила. Когда на съемках картины «Ирония судьбы» встал вопрос, чьим голосом будет говорить Барбара Брыльска, и Нина, и Лена Судакова, она была ассистентом по актерам, ходили за Рязановым, как на веревочке, и буквально долбили: «Пробуй Валю на озвучании!» Он отвечал: «Чего вы пристали со своей Валей! Она играет эпизод и будет сама с собой разговаривать?» И продолжал пробовать актрис. После очередной неудачи подходит злой, раздраженный ко мне: «Я не против, чтобы ты озвучивала. Если твой голос подойдет к голосу Пугачевой, я согласен». Я просто оторопела от неожиданности: «А я у вас и не прошу! И никогда никого не озвучивала!» Потом Лена мне сказала: «Валя, это твоя роль по сути, но не твоя судьба ее сыграть!»
— Валентина Илларионовна, вы были на гастролях в Израиле. Как вас принимали зрители?
— Принимали нас хорошо, но особого успеха спектакль не имел. Стояла жара 40 градусов, в зале громко гудел кондиционер. Без него нельзя было обойтись, но шум очень мешал. Виктюку не нравилось, как я играю, и он хотел меня заменить на Алису Фрейндлих. И в конце концов я попросила одного мальчика снять весь спектакль на видео, чтобы посмотреть со стороны и понять, где у меня минусы. Мне все стало ясно, и я уже играла наотмашь. А в Израиле на спектакль пришли мои подруги Нелли Лев и Этель Ковенская. Она была красавица, у Михоэлса в 16 лет играла в «Блуждающих звездах». Когда Еврейский театр расформировали, Завадский взял ее в Театр имени Моссовета. Ковенская меня спросила: «Валя, что ты хочешь?» — «Этель, я хотела бы ваше блюдо — рыбу фиш!» Однажды попробовала в театре на юбилее Виктора Сигалова — меня оторвать не могли! В Израиле мы обошли с Этель несколько кафе, видимо, из-за жары этого блюда не было в меню, а когда все-таки нашли, сами уже не решились!
— Наверняка были и забавные истории на еврейскую тему!
— Мои соседи Яша Голяков и Лена Захарова однажды угостили меня мацой. Мне так понравилась маца! Тоненькая, без дрожжей! Я спросила, где можно ее купить? Они сказали: «Валя, только в синагоге!» И я пошла в синагогу. Там меня, конечно, сразу узнали. Попросила продать мацу, но мне сказали: «Нет, мы не продаем. Это посылки из Израиля для членов еврейской общины. Может быть, у вас есть еврейские родственники?» — «У меня муж еврей, правда, он меня бросил». — «А вы помните его дату рождения и имена родственников?» Конечно, я тут же назвала и Михаила Натановича, и бабушку Цилю! Заполнила анкету и стала получать гуманитарную помощь из Израиля. Там были масло, сахар, конфеты и иногда маца. Режиссер Эдик Ливнев, когда узнал об этом, не выдержал: «Ну, Талызина, ты и пройдоха! Я, еврей, не получаю посылки из Израиля, а тебе, русской, выдают!» Я и лекарства заказывала. Однажды прихожу, а там большая очередь за лекарствами. Прошла вдоль этой длинной очереди, меня узнавали, и в глазах людей читался немой вопрос: а что вы тут делаете? И я повторяла, как пароль: «Муж — еврей! Муж — еврей». Как-то увидела голубые пакеты и спросила, нельзя ли и мне получить? Но мне ответили, что это для лежачих больных, и я сказала: «Тогда не надо!».
К слову, когда в 90-е пошли слухи о возможных еврейских погромах, мои соседи по дому Яша Голяков и Зяма Высоковский спросили меня: «Валя, ты нас спрячешь?» Я сказала: “Конечно! Одного — под кровать, другого – под диван!”»
— Валентина Илларионовна, сейчас вы блистательно играете обедневшую дворянку, русскую барыню Меропу Давыдовну Мурзавецкую в «Волках и овцах». На спектакле всегда аншлаг. Зал рукоплещет! У вас десятки ролей в театре и в кино, но никому из режиссеров не приходило в голову предложить вам сыграть еврейскую женщину.
— Ой, а мне предлагали! Сценарий был потрясающий! Я сначала отказывалась: ну какая из меня еврейка? Но режиссер Киностудии имени Горького Иосиф Сосланд настаивал: «Валя, кроме тебя никто это не сыграет!» Я звонила подруге, театроведу Розе Литвиненко, в Новосибирск: «Как мне играть эту роль?» — «Валя, это серьезный вопрос. Надо играть так, как Фаина Раневская разговаривала со своим сыном через решетку в фильме Эйзенштейна «Мечта». Сына играл Валентин Щеглов, муж Ирины Анисимовны Вульф. Я сказала: «Это эпизод мирового класса! Мне не сыграть!» Я много готовилась к этой роли и списывала какие-то черты с Сары Брегман. Она была одержимая театром актриса и несгибаемая женщина. Но фильм, к сожалению, не состоялся, и еврейку я пока не сыграла.
Поздняя слава Михалыча: как жил Алексей Булдаков